Путин отрицает независимость Беларуси. Рассказываем, как с этим связано понятие «русский мир» и что это вообще такое

Перед началом войны Владимир Путин заявил, что Беларусь и Украина не должны быть самостоятельными, суверенными государствами. Так пересказал разговор с ним немецкий канцлер Олаф Шольц. Высказывание российского президента полностью вписывается в концепцию «русского мира» — одним из идеологов которого является Александр Дугин, чью дочь Дарью 20 августа взорвали в ее машине. Рассказываем, что это за концепция, как она появилась и чем опасна для Беларуси.

Запрос на Советский Союз — без коммунизма

В XXI век Россия вступила с новым президентом Владимиром Путиным, сложностями в экономике — недаром девяностые годы задним числом назвали лихими — и безвременьем в сфере идеологии.

Два ведущих направления — коммунистическое и демократическое — оказались дискредитированными в глазах россиян.

Фатальными для демократов стали итоги приватизации. Из 96 долларовых миллиардеров России (по состоянию на 2012 год) 64 (или 2/3) разбогатели именно за счет нее. Используя хитрые схемы, промышленные гиганты продавались буквально за копейки. Через залоговые аукционы наиболее ценные и крупные российские активы передали группе олигархов в обмен на займы и поддержку Бориса Ельцина на выборах 1996 года. Это привело к еще большему расслоению общества и несправедливому распределению ресурсов.

При этом полноценная демократия существовала в России лишь первые несколько лет правления Ельцина: после «Расстрела Белого дома» в 1993-м наметился поворот к «сильной руке», возросла роль спецслужб. Но в массовом сознании девяностые намертво связаны с демократами.

На фоне ухудшающейся экономической ситуации и жестких реформ у значительной части общества быстро возникла иллюзия, что СССР находился на вершине могущества, а его распад случился благодаря действиям предателей. Народ связал дарованную сверху, а не выстраданную свободу с резким падением уровня жизни. А потому эту свободу не оценил и согласился с «закручиванием гаек» и репрессиями, гарантировавшими прежнюю стабильность. На демократическом направлении на какое-то время был поставлен крест.

Но возвращаться к коммунистической идеологии общество также не хотело. По ней еще раньше ударила экономика — пустые полки магазинов в конце 1980-х оставались лучшим аргументом «в пользу» учения Маркса — Энгельса — Ленина. Насильственное культивирование коммунистической идеологии в советское время вызывало у общества аллергию.

На все это наложилось и то, что в результате распада Союза Россия потеряла территории, которые она издавна считала своими. При этом тоталитарное сталинское наследие не было осуждено, ведь у власти осталась часть прежней номенклатуры. А значит, обществу не объяснили, что границы расширялись благодаря экспансии и что национальные республики имеют право на самостоятельную жизнь.

Среди россиян возник запрос на Советский Союз без коммунизма, который взялся выполнить Владимир Путин.

Поиски идеологической опоры

Новому режиму требовалась идеологическая опора — именно ее поиском и озаботился Путин. Первоначально он опирался на какие-то образы царского прошлого (речь о XIX веке). Затем переключился на историю Второй мировой и Великой Отечественной войн.

В этом метании можно найти свою логику. Подполковник КГБ не мог сделать ставку на демократию. Перебирая исторические эпохи, он искал период существования сильного успешного государства и конце концов остановился на победе во Второй мировой войне.

Как отмечала в своей статье доктор философских наук Ольга Малинова, при Путине появилась концепция, «подчеркивающая преемственность „тысячелетнего“ Российского государства; победа в Великой Отечественной войне и превращение СССР в мировую сверхдержаву стали центральными элементами новой смысловой схемы отечественного (российского. — Прим. ред.) прошлого. При этом символ Победы был „отделен“ от негативной памяти о сталинском режиме (массовых репрессиях, ошибках первого периода войны, непомерно высокой цены некоторых военных успехов и т.п.)».

Но для того, чтобы эта концепция сработала, требовалась опора. Ее отсутствие лучше всего видно в современной Беларуси: ставка на сакральность победы как основы режима не сработала, поскольку она, условно говоря, зависла в невесомости.

Одна из причин — в разном «формате» войны. Наша страна три года находилась под оккупацией. Белорусы воевали на фронте, но одновременно партизанили, сотрудничали с врагом (иногда вынужденно, иногда добровольно) или просто выживали. На территории же современной России шли активные боевые действия (от битвы за Москву до Сталинграда и битвы на Курской дуге), русские преимущественно сражались именно на фронтах.

Добавим в качестве причин отсутствие в Беларуси сильной ностальгии по Советскому Союзу.

В итоге факт победы не встраивался в линию развития белорусской истории. Победу никто не отрицал, ей гордились, но она существовала как бы отдельно от других линий. В России это удалось — благодаря концепции «русского мира».

Она начала формироваться в девяностые годы. Точнее, русский национализм в своем зародышевом проявлении существовал и в советское время. Но в нем не было откровенной нужды. Тенденции к унитаризму, оттеснению национальных языков на второй план все больше превращали СССР именно в российское государство.

После распада Союза тысячи, если не миллионы русских оказались жителями новых стран. Для коренного населения (например, для нас, белорусов) провозглашение независимости стало исторической справедливостью. Для России это означало потерю территорий, которые она издавна считала своими. Многие русские столкнулись с необходимостью учить язык коренного населения (эта проблема игнорировалась в советское время).

Развал империи вызвал состояние шока и необходимость ответа.