В поисках утраченного времени. Производственное обучение

Производственное обучение

Начало

Подмосковный мальчик Гриша Катёлкин, приехавший в Брест перед войной, летом 1941-го потерял отца. Ивана Кателкина расстреляли в числе партсовработников и хозяйственников, присланных из восточных областей после присоединения к СССР Западной Белоруссии. Гриша остался с матерью и младшей сестрой.

Когда подростку исполнилось четырнадцать (дело было в 1942 году), он вместе с другими сверстниками попал на организационное собрание в мастерские вагонного депо за польским кладбищем, где проходил отбор на токарные курсы. Учиться хотели: это было куда приличнее, чем копеечный «штифель путцен» – чистка сапог солдатам вермахта. Немец-мастер назначил контрольное испытание: каждый должен был выточить из болванки молоток. По результатам часть испытуемых отсеялись. На другом занятии немец объяснил, как измерять и размечать заготовки при помощи инструментов, и внимательно наблюдал. Отсев продолжился. В конце концов группа, составлявшая поначалу под сотню ребят, ужалась до десяти, в число которых вошел и Кателкин. С оставшимися немец стал ускоренно заниматься.

Обучение было жесткое. Объяснял мастер хорошо, а для большей доходчивости лупил линейкой по лбу или по рукам тех, кто ловил ворон, – без ярости, но очень чувствительно. Требовал знать немецкое название каждого инструмента и за ошибки карал тем же универсальным способом. Каждый обучаемый имел русско-немецкий разговорник для восточных рабочих, выпущенный в Германии для оккупированных областей. Помимо прочего в нем были изображены инструменты, подписанные русским и немецким названиями.

Спустя много лет после войны, выйдя на пенсию, Григорий Иванович показал свои оккупационные конспекты зятю. Тот был поражен. Простая тетрадка в клеточку вносила серьезные коррективы в некоторые устоявшиеся представления. К примеру, вычерченный генератор в разрезе. В представлении зятя, родившегося через десяток лет после победы, оккупация была временем зверств, ненависти и ежечасной борьбы. А тут – генератор, каждая обмотка другим цветом. Аккуратные выноски остро заточенным карандашом с лаконичными пояснениями на русском, польском и немецком языках. В техническом вузе, который окончил зять, на электротехнике таких подробностей не давали, – а тут токарю, чтоб он, снимая стружку, понимал процесс. При том, что все было нацелено на быстрый результат, теория совмещалась с практикой. Работают напильником или за станком, по ходу прерываются, чтоб сделать запись...

Из учеников сформировали бригаду по восстановлению вагонов. Мастером оставался этот самый немец, отвечавший теперь за производство. Вагоны приходили обгорелые, взорванные, их надлежало вернуть в строй. Григорий Иванович говорил, что после войны депо не приблизилось к их тогдашней производительности...

Кателкин работал в депо до пенсии, был классным токарем. По искре наждачного круга мог назвать марку стали и даже происхождение – немецкая ли, английская, русская. Чувствовал металл, как музыкант ноты, без справочника знал, каким сверлом делать предварительное отверстие, какой взять резец. Не имевшего образования Григория Ивановича поставили мастером в инструментальном цехе и до пенсии бы лучшего не нашли, если бы не доброхоты, испортившие не одну пару золотых рук потоками бутилированной благодарности.

О других технических школах оккупированного Бреста мы расскажем в новой главе, а пока заметим: учеба 13-, 14-, 15-летних подростков до поры была делом добровольным. Впоследствии вопрос поставили ребром: молодежь, не занятая в учебе или на производстве, подлежала вывозу на работы в Германию.

В период обострения ситуации все правила, установленные местной администрацией, летели в тартарары. 6 декабря 1942 года брестская газета «Наше Слово» поместила информацию следующего содержания:

«Регистрация молодежи.

Бургомистр Бреста М. Оппельн-Брониковский оповестил городское население, что согласно распоряжению п. Генерального Комиссара вся молодежь мужского и женского пола в возрасте от 15 до 18 лет (1924, 1925, 1926 и 1927 г. р.) 2, 3 и 4 декабря должна зарегистрироваться и пройти врачебный осмотр на пригодность к работе в Германии. Одновременно подлежат регистрации ВСЕ учительницы и учителя. После регистрации и врачебного осмотра молодежь и учителя будут уведомлены, пригодны ли они к работе и к выезду. Выезд молодежи и учителей из Бреста назначен на 14 декабря. Все признанные к выезду собираются 14 декабря в бывшей еврейской больнице на ул. Белостоцкой (ныне Советских Пограничников), 60, до 12 часов пополудни. Освобождены от выезда будут те, кто уже работает на железной дороге, на строительстве дорог, в лесничестве, на лесопилках или в военных учреждениях».

Кто-то подчинялся требованиям властей; большинство же родителей рассредоточивали детей по деревенским своякам. По прошествии времени всё успокаивалось. Вернувшихся власть негласно амнистировала, не давая отмашки на их поимку: оккупационной администрации доводились свои хозяйственные планы, и приходившие из Берлина авральные разнарядки, вытягивавшие из округа трудовые ресурсы, были не в радость самим посадникам на местах.

5 марта 1943 года по распоряжению окружного комиссара в Бресте открылись 6-месячные административно-экономические курсы, готовившие сотрудников для гмин и хозяйственных институций. Принимались слушатели с образованием 6-7 классов начальной школы. Плата за обучение составляла 200 карбованцев в месяц. Программа курсов соответствовала программе торговых школ плюс немецкий язык.

12 сентября 1943 года «Наше Слово» сообщило о записи в среднюю техническую школу. Автор заметки – окружной школьный инспектор.

«15 сентября в Бресте открывается государственная 3-летняя средняя украинская техническая школа. Записываться могут ученики (юноши и девушки), которые окончили общеобразовательную (народную) школу либо подготовительный курс технической школы. Учащиеся этой школы будут освобождены от вывоза на работы в Германию. Запись производится ежедневно у школьного инспектора при Гебитскомиссариате, 1-й этаж, комната 55».