Эвтаназия: право на смерть или запрет на жизнь?

В фарватере недавно прошедшей в нашей стране республиканской акции «Вместе против рака» корреспондент «Гомельскай праўды» выясняла, что думают о проблеме добровольного ухода из жизни врачи хосписов и что дает неизлечимо больным паллиативная помощь.

Между хосписом и паллиативом

В Беларуси эвтаназия запрещена законом. И это самый важный акцент в разговоре на эту тему. Вместе с тем в некоторых странах, где эвтаназия разрешена, она законодательно квалифицируется как право на смерть. 12 лет назад эвтаназия впервые была узаконена в Нидерландах и легализована в Бельгии. В обеих странах разрешена и детская эвтаназия. Правда, в Бельгии ее признали приемлемой гораздо позже, чем в Нидерландах, — лишь в этом году.

На самом деле перечень стран, где разрешена эвтаназия, достаточно короток. Но в каждом случае за решением законодательно одобрить право безнадежно больных пациентов на добровольный и осознанный уход из жизни стоит желание помочь им избавиться от невыносимых страданий. Это главный аргумент, к которому апеллируют сторонники эвтаназии.

Но мы не будем сейчас вдаваться в дискуссию, приводя аргументы ее противников. Хотя как не привести слова из клятвы Гиппократа: «Я не дам никому просимого у меня смертельного средства и не покажу пути для подобного замысла». А также не вспомнить, что непреклонными противниками эвтаназии выступают представители христианских конфессий, говорящие, что на все воля Божья.

Действительно, вероятности чуда еще никто не отменял. Однако в медицинской науке такой термин, как чудо исцеления, отсутствует. Зато есть такое понятие, как паллиативная помощь. Корректно ли считать ее своего рода альтернативой эвтаназии? Ведь хосписы — это то место, где терминальным пациентам, а это, как правило, люди, страдающие онкологическими заболеваниями, помогают избавиться от боли.

Первый в Гомельской области хоспис был открыт в 2009 году при центральной районной больнице в Жлобине. Сегодня это десять паллиативных коек в отделении медицинской реабилитации. При этом слово «хоспис» здесь стараются не произносить, делая ударение на слове «паллиатив». В чем разница? Об этом «Гомельскай праўдзе» рассказала врач-терапевт Ольга Медведева. В отделении медицинской реабилитации паллиативные койки существуют как своего рода небольшое подразделение, поэтому в здешней «табели о рангах» ее должность значится как врач паллиативных коек.

Жлобинский хоспис находится в здании бывшей железнодорожной больницы. О советских временах напоминают фасад и Ленин — всегда молодой

Терапевт Ольга Медведева

— Людей пугает слово «хоспис», потому что оно как будто бы ставит их в преддверие смерти, когда жизнь отсчитывает последнюю неделю, десять дней, быть может, месяц. Паллиатив — это другое. Да, человек тяжело болен, и прогноз врачей для него неблагоприятен. Но. Ему можно оказать помощь, и какое-то время благодаря этому он будет жить, чувствуя себя достаточно комфортно. Максимально улучшить качество жизни пациента — вот задача паллиатива.

— Такие пациенты требуют особого ухода. Вы в силах его обеспечить?

— У нас четыре двухместные палаты и две одноместные. На десять пациентов — четыре постовые медсестры, одна процедурная и четыре санитарки. Врач делает обход трижды в день. Наша задача — подобрать для пациентов такую дозу обезболивающих, чтобы при выписке они самостоятельно могли принимать их дома, чувствуя себя не хуже, чем в стационаре.

— Вы сказали «при выписке». Я не ослышалась?

— Нет. Конечно, к нам поступают люди в терминальной стадии течения болезни. Преимущественно это онкопациенты с четвертой клинической группой, когда прогноз врачей, повторюсь, неблагоприятен. Но при выписке мы переводим наших пациентов на таблетированные формы обезболивающих. Принимать их они могут без помощи посторонних, что было бы затруднительно в случае с инъекциями. Если нарастает интоксикация, пациент возвращается и проходит курс дезинтоксикационной терапии. Ведь если пациент выписался, мы не перестаем его курировать: общаемся и с ним, и с его родственниками. Когда возникает необходимость в госпитализации — никаких проблем нет.

— Интоксикация — это результат воздействия препаратов?

— Почему? Есть раковая интоксикация, которая влечет за собой слабость, анемию. Но мы делаем все возможное, чтобы опять же улучшить качество жизни пациентов.

— Вы говорите, что нет никаких проблем с госпитализацией. Но ведь у вас всего десять коек, а пациентов, нуждающихся в паллиативной помощи, наверняка гораздо больше. Неужели нет никакого листа ожидания?

— Если вы об очереди, то ее нет. Решение о необходимости паллиативной помощи принимает лечащий врач: разумеется, когда есть диагноз, подтвержденный онкологом. И если пациент согласен, он приходит к нам. Но, поверьте, не каждый пациент выбирает паллиативную помощь. Кто-то предпочитает оставаться дома — в тех случаях, когда там могут обеспечить надлежащий уход. Однако во многих ситуациях это проблематично, и вот тогда на помощь приходит паллиатив.

— С количеством медперсонала, насколько я поняла, у вас все в порядке. А по части материально-технической базы есть проблемы?

— Здесь тоже все в порядке. Есть у нас специальные кровати, противопролежневые матрасы, функциональные прикроватные столики. А также каталки, коляски для тех пациентов, которым затруднительно передвигаться. Мы оказываем весь объем необходимой медицинской помощи. Улучшить состояние наших пациентов помогают массажисты, курсы физиотерапии, ЛФК.

— Большинству ваших подопечных показан постельный режим?

— Вовсе нет. Многие довольно неплохо себя чувствуют благодаря четко подобранным препаратам. Наши пациенты общаются друг с другом, и многие ничем не отличаются от пациентов других клиник.

— А что можно сказать о психологической помощи?

— Есть у нас и психолог, который общается как с пациентами, так и с их родными. Православный священник приходит регулярно: специально для этого мы обустроили молельную комнату. Есть библиотека, при желании можно посмотреть телевизор.

— И все-таки внутри каждого живет боль, и вы как врач не можете забывать об этом ни на минуту. Вам самой и вашим коллегам не приходится прибегать к психологической помощи?

— Если вы заметили, у нас работают люди определенного возраста, имеющие достаточный жизненный опыт. Кто-то уже столкнулся с потерей близких. Здесь нет ни одного случайного человека, и этим все сказано.

— Я не спрашиваю, говорил ли кто-либо из ваших пациентов о своем желании добровольно уйти из жизни. Однако не могу не спросить: что вы думаете об эвтаназии как о явлении?

— В нашей стране эвтаназия запрещена, зачем об этом говорить?

— Но я о тех странах, где она разрешена...

— В тех странах менталитет, видимо, другой — отличный от нашего. Пожалуйста, давайте на этом остановимся.

В Жлобине точку в разговоре об эвтаназии поставила старшая медсестра Инна Харитонова. С того момента, когда в отделении медицинской реабилитации центральной районной больницы стали оказывать паллиативную помощь, каждый из нуждавшихся в ней пациентов был и ее подопечным. «Вы знаете, — сказала она, — все хотели жить. До самой последней секундочки».

Рука помощи

В Гомельской области есть еще один хоспис для взрослых. Это отделение паллиативной помощи Прибытковской участковой больницы. Оно было открыто в 2011 году и сегодня рассчитано на двадцать пациентов. Заведующий больницей Андрей Погребняк об эвтаназии сказал так: «Пока у нас не открылось отделение паллиативной помощи, мое отношение к такому понятию, как эвтаназия, было нейтральным. Но за последние три года оно изменилось. За это время перед моими глазами прошло много людских судеб, но не было ни одного человека, который хотел бы самостоятельно уйти из жизни. Сейчас мое отношение к эвтаназии однозначно — она недопустима».

— Какое слово, на ваш взгляд, более гуманно, что ли, — хоспис или паллиатив? Некоторых, говорят, слово «хоспис» пугает.

— Слово «хоспис» появилось довольно давно, а понятие «паллиативная помощь» стало применяться несколько лет назад. Американцы, к примеру, говорят только о паллиативе, англичане же, напротив, произносят только «хоспис» и никак иначе. На мой взгляд, хоспис — это правильно. Хоспис готовит людей к тому, чтобы они могли достойно, без боли покинуть этот мир, облегчая их страдания.

— Жизнь человеку дана не нами, и не нам ее забирать, — сказала в продолжение разговора психолог отделения паллиативной помощи Виталина Зайцева. — А вот стараться сгладить чувство одиночества, присущее людям, столкнувшимся с тяжелым недугом, это то, что мы должны делать.

Приехав в Прибытки, я стала невольно сравнивать здешний хоспис с тем, что в Жлобине. Останавливаюсь на слове «хоспис» потому, что оно все-таки более привычно, чем паллиатив. А сравнивать стала вовсе не для того, чтобы ставить плюсы и минусы. И тут, и там медперсонал делает одно общее дело, за что ему низкий поклон. Между тем одна из задач хосписов — создавать для пациентов домашнюю обстановку. И, если не касаться человеческого фактора, хоспис в Прибытках в большей степени наполнен домашней атмосферой — спасибо бюджетным деньгам, за счет которых в палатах сделан евроремонт. А в жлобинском хосписе, хотя аккуратный ремонт сделан и там, окрашенные масляной краской стены больше говорят о больнице. Впрочем, вспомнив какое-то по-домашнему доброе лицо доктора Ольги Медведевой, тут же подумала, что для ее паллиативных пациентов это, наверное, не самое главное. Потому что важнее всего тот самый человеческий фактор. И это благодаря ему в обоих хосписах просто идеальная, стерильная чистота. Нет ни малейшего намека на неприятный запах, притом что многие пациенты — лежачие. Удивительно, но даже лекарствами не пахнет.

Понятно, что в хосписах пациентам помогают регулярно принимать душ и ванны. Но со слов заведующего Прибытковской участковой больницей, главное подспорье — это подгузники. Стоят они дорого, а норма — два в день. Тот, кому когда-либо приходилось ухаживать за тяжелобольным, знает, что этого катастрофически мало.

В Прибытках, как выяснилось, положение дел спасают родственники пациентов и представители различных религиозных конфессий, которые оказывают благотворительную помощь. Возможно, в жлобинском хосписе дела обстоят иначе. Хотя, честно говоря, вряд ли. Когда я спросила, сотрудничают ли с ним какие-либо благотворительные организации, мне ответили, что есть одна. Находится в Рогачеве. Кстати, так и называется — «Рука помощи». Как-то она помогла хоспису инвалидными колясками и постельным бельем. Не новым, правда, но этот подарок был очень ценным.

При всем этом ни в одном из хосписов не жалуются на трудности и недостаток финансирования. Наоборот. Когда я фотографировала иконы в молельной комнате жлобинского хосписа, меня по­просили, чтобы в кадр не попал фрагмент стены с потрескавшейся кое-где краской. Объяснили, что не сегодня-завтра тут как раз будут делать ремонт. А в Прибытках заведующий участковой больницей попросил не снимать убитый временем асфальт — просто потому, что ему за это стыдно.

Отчего-то мне кажется, что вины медиков ни в одном, ни в другом случае нет. Как раз им стыдиться нечего. Не хочется вторгаться в нюансы формирования расходной части бюджета, который и так отдает что может, поэтому возвращаюсь к теме благотворительности. Когда открывалось паллиативное отделение Прибытковской участковой больницы, один из банков перевел на ее счет двадцать миллионов рублей. Деньги для больницы немалые. Почему не повторить этот акт доброй воли сегодня? Глядишь, и другие банки присоединились бы. А в Жлобине, столице белорусской металлургии, наверняка найдется не одно предприятие, способное протянуть хоспису руку с посильной помощью. Это к разговору о домашней обстановке, так необходимой пациентам хосписов.

Однако вернемся к эвтаназии. Что это такое? Запрет на полную мучений, но все-таки жизнь или право на смерть, от этих мук избавляющую, когда сильнее боли бывает только боль, которую невозможно унять? Пусть каждый найдет ответ на этот вопрос сам. Но то, что я увидела в обоих хосписах, лично меня заставило убедиться в одном — никто не вправе отнимать у человека надежду, даже если ее и осталось всего-то на три гроша.