Как белорусы обживали Камчатку

Известно, что для заселения территории, перешедшей к СССР после войны с Финляндией, в 1940 году туда переселяли и белорусов. После Великой Отечественной наших соотечественников направляли в Калининградскую область. А недавно я встретил земляка, переселённого в своё время аж на Камчатку. И вот что он мне рассказал.

КАМЧАДАЛ ПО НЕВОЛЕ. Своё детство Александр Жуковец, уроженец Стародорожского района, провёл на Камчатке, куда его родители были вынуждены уехать, спасаясь от благ коллективизации.  «Зовут меня Александр Ефимович Жукавец. Родился я в 1937 году в деревне Слободка, недалеко от города Старые Дороги. В нашей семье было восемь детей.
Помню, деревня наша маленькая, стояла на болоте в лесу. Пахотной земли вокруг не имелось. Поэтому коллективизация обошла нас стороной. Жители на пропитание зарабатывали единоличным хозяйством: держали корову, лошадь, мелкую живность. Женщины занимались домашними делами, а мужчины работали в основном грабарями: на телегах возили землю на строительство железной и автомобильной дорог. Некоторые трудились в леспромхозе, на лесопилке.

Коллективизация
В начале 1940 года жителям деревни объявили о «добровольном» вступлении в колхоз, который был организован в соседней деревне Шапчицы. Особого желания у слободских не было, поэтому в деревне начались репрессии. Имевших двух коров и двух лошадей раскулачили первыми и куда-то увезли. Потом объявили, что все лошади больны, и приказали свести их в колхоз на лечение. Назад никому не отдали. В деревне зрело недовольство, по хатам стали ходить чужие люди, интересоваться жизнью односельчан. В один из дней отцу приказали явиться в Старые Дороги. Вернувшись, он рассказал, что от него потребовали регулярно сообщать органам власти о происходящем в деревне. В противном случае семью раскулачат. А если он согласится ехать на Камчатку и сагитирует на это других, тогда всем выплатят подъёмные, по приезду бесплатно дадут корову. Каждая семья на новом месте будет жить в отдельном доме.
На домашнем совете дед строго заявил: «Никаких доносов, люди узнают — убьют и сожгут. Лучше уезжайте». Так из деревни Слободка летом 1940 года на Камчатку добровольно выехали четыре семьи Жукавцов.

Дорога
На станции “Старые Дороги” собрали целый поезд переселенцев. На две семьи выделяли один вагон. Везли с собой всю одежду, домашнюю утварь, даже обтёртый лён. В вагоне стояла печка, на которой готовили еду, был и туалет.
Больше месяца ехали до Владивостока. Город встретил дождями. Здесь меня первый раз подстригли машинкой. В морском порту впервые увидели корабли. Через несколько дней всех переселенцев погрузили на пароход. До Петропавловска шли неделю. Встретили нас там очень хорошо: кормили горячей пищей, поили чаем. Потом стали распределять по местам будущего жительства.
Всех Жукавцов определили в деревню Паратунка, что в 70 км от города. Везли на автомашине до речки Быстрая. На берегу нас встретили местные жители на телегах. Переезжая реку вброд, мы поражались, какая чистая в ней вода. На дне виден каждый камень, а среди камней гуляет рыба. Местные дали нам по необычной чёрной палке. Мы пробовали ей погонять лошадей. Но нам объяснили, что это балык из рыбы, его надо кушать. В деревне нас привезли на улицу Колхозную, на которой достраивались восемь домиков. Один такой домик заняла наша семья. Электричества в нём не было. Во дворе никаких построек. Улица упиралась в тайгу. Пришлось срочно разрабатывать огород и строить сарай для коровы.

Деревня Паратунка
Местные жители были охотниками, в каждой семье держали до двенадцати ездовых собак, которых кормили рыбой. В деревне была свиноферма, на ней и стал работать отец. Была в Паратунке и пахотная земля, и рабочие лошади, и стадо дойных коров. Колхоз выращивал картофель, капусту, свёклу и сеял некоторые зерновые культуры. Всё это предназначалось для местного гарнизона.
За деревней было небольшое озеро, из которого вытекала речушка, впадавшая в Паратунку. Местной примечательностью были горячие ключи, бившие из–под земли. Возле них находился дом отдыха для военных.

Раньше жили здесь великаны
После первого знакомства с окраинами деревни (а это тайга и сопки) отец пришёл к выводу, что здесь жили люди-великаны, потому что в тайге стояли пни от срубленных деревьев в человеческий рост. Удивлялся, куда эти великаны подевались. Происхождение таких пней мы поняли  следующей весной. Зимой выпадает столько снега, что люди  не могут докопаться до земли и рубят деревья на уровне снега. Одно было хорошо: рубить позволялось любое понравившееся дерево, никто не запрещал. Дрова заготавливали из стланика, больших деревьев не рубили. Дров нужно было много: дом был холодным, и печь зимой топилась весь день.

Сезон большой рыбы
Ежегодно, начиная с середины июля, по рекам вверх на нерест поднималась рыба. Каждый вид шёл в определённое время. Поэтому было изобилие разной рыбы.
Колхоз имел свою «рыбалку». На выходе речушки из озера кольями перегораживалось русло. Рыба собиралась у этой запруды. Мужчины черпали её специальными ковшами и бросали в брезентовые чаны большой ёмкости, добавляя туда соль. Появлялся непривычный душок, который слышался далеко. Солёной рыбой колхоз расплачивался за трудодни.
Заготовкой рыбы в этот период занимались и сами люди. Солили про запас и её, и икру. Возле домов копали ямы, в которые сваливали часть добычи. Эта несолёная рыба шла на корм собакам. Первую зиму нам пришлось много рыбы съесть: своих овощей и картофеля не успели заготовить. С тех пор у меня отвращение к рыбе.

Первая зима
Морозы начинались уже в начале октября. В доме оставались двое младших детей с матерью, остальные уходили на работу по темноте, возвращались поздно. Снегу зимой было так много, что утром иногда было трудно открыть дверь, чтоб выйти из дома.
Зима показала неприспособленность переселенцев-белорусов к жизни в этих местах: ходить по такому снегу мы были не обучены. Местные жители, а звали мы их камчадалами, пользовались лыжами. У нас же их не было, да и ходить на лыжах мы не умели. Заготовленных дров до конца зимы не всегда хватало, и несколько раз мне приходилось с мамой на санках идти в тайгу заготавливать их. Это очень трудная работа, порой проваливаешься в снег до головы.
К весне у всех приехавших созрело твёрдое решение: как только сойдёт снег, надо возвращаться в родные края. Но никто не предполагал, какие трудности ожидали нас на этом пути.

Весна
К концу мая начинал таять снег. Наполнились водой реки и ручьи. И мы поняли, что возвращения в Беларусь не будет. Нет такого транспорта, чтоб выехать из деревни, ставшей островом среди моря воды.
Но главное не это. Желавшим выехать сказали, что для этого нужно разрешение от местного управления НКВД. Без него ни один транспорт нас не возьмёт. Это сообщение очень встревожило взрослых. Но они всё-таки надеялись за лето разрешение на отъезд выправить. К 15 июня земля стала подсыхать и началась подготовка к полевым работам. Шла она под контролем работников НКВД. Но вода в Паратунке продолжала прибывать из-за таяния снега в сопках. Надежды на отъезд у белорусов рухнули. Они поняли, что попали в резервацию, из которой нет выхода. А тут пришла страшная новость: началась война. Заговорили о возможном нападения Японии на Камчатку. Ночью в доме запретили пользоваться лампой. Но мы её не зажигали, потому что не было керосина. Помню, картошку на собственном огороде сажали ночью. Весь световой день взрослые работали на колхозном поле. В магазине и так выбор товара был очень скудный, а с началом войны купить практически было нечего. Хлеб стали продавать по карточкам. Колхозникам они не полагались: те должны были  питаться своим хлебом. В деревне стали появляться больные туберкулёзом. От этой заразы умер мой старший брат. Отец по ночам косил траву для коровы на зиму, младшие сушили и складывали её в стожки. Заготавливали рыбу, но соли не было. Осенью отцу удалось поменять у военных три мешка картошки на мешок муки. В ту первую военную осень мы впервые увидели американскую тушёнку. А ещё осенью 1941 года председателя колхоза за плохую уборку урожая сняли с должности и перевели в скотники. Его преемника следующей осенью постигла та же учесть.

Школа
В 1944 году я пошёл в первый класс. К тому времени жизнь как-то вошла в колею: японцы не напали, мы привыкли к жизни военного времени. Особого старания в учёбе никто не проявлял. Местные мальчишки хотели стать хорошими каюрами, управлять собачьей упряжкой, чтобы быть удачливыми охотниками. Моей учительницей была молодая девушка, присланная с материка. На весь класс был один учебник, по которому и учились. Здесь же, в классе, выполняли домашнее задание. В пятом классе, а было это в 1948 году, со мной произошло памятное событие. В класс пришла девочка, дочь председателя колхоза, в которую я влюбился. Но она меня не замечала. Чтобы добиться её внимания, я на перерыве в её портфель положил мёртвую крысу, благо в школе их было в избытке.
Неожиданно среди урока раздался дикий девичий крик. Кричала моя возлюбленная. На вопрос учителя, кто и зачем это сделал, я чистосердечно признался. На завтра в школу пришла её мама, чтобы познакомиться с будущим зятем. Она попросила меня не наказывать, чему я был очень удивлён.

Прощай, Камчатка
О Камчатке можно говорить много, но нельзя не рассказать о медведях. На полуострове площадью в 470 тысяч квадратных километров проживали до войны около 150 тысяч человек, не считая военных. Для сравнения: Беларусь занимает территорию 230 тысяч квадратных километров, до войны население Беларуси было больше 10 миллионов человек. Тогда говорили, что на каждого жителя Камчатки приходится один медведь. Поэтому прожить там почти 10 лет и не встретиться с медведем было практически невозможно, тем более что в 12 лет я уже ходил в тайгу с ружьём. Первая встреча состоялась рядом с деревней. Пошли мы с мамой сгребать сено и увидели следы медведя. Скоро услышали что-то похожее на громкий плач ребёнка. Это отставший от матери медвежонок звал её. А вскоре на поляну вышла медведица с двумя медвежатами. Мы перепугались, но первая встреча закончилась для нас благополучно. Потом были встречи один на один, но я ни разу не стрелял в зверя. К осени 1949 года родителям удалось каким-то образом получить от врача военного санатория справку, что дальнейшее проживание на Камчатке опасно для нашего здоровья. Согласно этой «липе» в НКВД нам выдали разрешение на отъезд. Когда сели на пароход до Владивостока, с облегчением вздохнули: «Прощай, Камчатка». Мне уже много лет. Сейчас живу в Солигорске. За эти годы я не раз размышлял, почему такой благодатный край так и не обжит до сегодняшнего дня… Но это уже не наше дело.
О прожитых на Камчатке годах можно сожалеть. А можно принять их как дар судьбы и благодарить её за счастье повидать, ощутить такой чудесный край». Владимир Амельченя